Юнус ненадолго приехал в Санкт-Петербург, чтобы закончить работу по заказу Института ядерной физики Узбекистана. Мы встретились в мастерской завода «Монументскульптура», среди множества работ разного времени. Это святая святых советских, российских и петербургских скульпторов — именно здесь работали Мухина, Аникушин, Вучетич, Церетели… Разговор зашёл о том, что объединяет соотечественников по всему миру: о патриотизме, культуре, постмодернизме и особом пути России. И главное — об идее и воплощении нового российского проекта «Стела межнационального единства»

— В ранней юности вы уехали из Самарканда учиться в Ленинград, потом работать в Лондон. Это же такие разные миры! Как вам дались эти перемены и знакомо ли вам чувство ностальгии?
— Знаете, в юности многое происходит неосознанно, вы живете сегодняшним днем, будущим. Не могу сказать, что я тосковал по каким­то конкретным местам, скорее—на уровне подсознания. Я родился в традиционном архаичном обществе, в 16 лет приехал в Питер, в 17—поступил в Академию художеств. Я ходил по тем же коридорам академии, что и Марк Шагал, по тем же улицам, по которым гулял Пушкин, работал в мастерских, где творили Клодт и Трубецкой. Я вдруг очутился в городе, где развивалась великая культура. Ну и вся эта романтика вокруг, белые ночи…

Мои сокурсники меня опекали—у некоторых дети были моими ровесниками, потому что на факультет скульптуры после школы никто не поступал, я был самый молодой. Они относились ко мне как к сыну, как к младшему брату. А когда я приехал после десятилетнего перерыва в Узбекистан, то вдруг увидел,—ничего из хранившегося в моей памяти уже нет, всё другое. И тогда я осознал, что мы скучаем не по месту; ностальгия—это когда мы скучаем по самим себе. По своему детству, юности, по прежним ощущениям и восприятию мира—по тому, куда невозможно вернуться.

— В Лондоне вы общаетесь со своими соотечественниками, выходцами из СССР?
— В 90­е годы там было очень мало выходцев из бывшего Советского Союза, всего несколько человек. У меня ведь поездка в Лондон получилась случайно. В Академию художеств приезжали галеристы из Великобритании и предложили мне сделать у них выставку. Я свои работы перевез из Питера в Лондон на грузовом судне. Выставка прошла очень успешно, я все распродал и появились деньги. Молодой был, мне было чуть больше двадцати, не понимал, что сколько стоит или не стоит. Тратил и думал: ну, завтра будет ещё. Снимал большие мастерские, мы с художниками там и собирались.Бывал в Pushkin House—центре русской культуры в Лондоне, общался с праправнучкой Пушкина герцогиней Аберкорн, гостил в её замке в Северной Ирландии, где собрана невероятная коллекция живописи. В общем, был вхож в эмигрантские круги потомков эмигрантов ещё дореволюционных волн.

Я знаю немало художников, во время перестройки приехавших в Лондон, но не знаю ни одного, кто сейчас продолжал бы там работать. Они просто исчезли, растаяли. Может, потому, что когда попадаешь из одного мира в другой, у тебя огромные ожидания: ведь я талантливый и чего­то добьюсь. А это не так—от одного только таланта ничего не зависит. Важно сочетание многих факторов. Должно сложиться гигантское количество комбинаций, чтобы всё совпало и сработало.

Сегодня русская община по разным причинам очень разрознена. Сейчас в Лондон едут люди состоятельные, они закрыты и не хотят общаться. А у меня сейчас на общение и времени­то практически нет, его вообще ни на что не хватает. Но я часто бываю в Москве и Петербурге, здесь встречаюсь со многими художниками. Будущим летом в петербургском музее современного искусства «Эрарта» откроется моя персональная выставка.

Скульптор ЮНУС САФАРДИАР РОДИЛСЯ В САМАРКАНДЕ, окончил с золотой медалью Академию художеств В ЛЕНИНГРАДЕ, с начала 90-х живет и работает В ЛОНДОНЕ. Его работы выставляются в Великобритании, РОССИИ, и США украшают частные коллекции и общественные пространства в разных странах. ОН АВТОР УДИВИТЕЛЬНЫХ НОВАТОРСКИХ СКУЛЬПТУР ИЗ САМЫХ РАЗНЫХ МАТЕРИАЛОВ, очень символичных, со своей образной системой, РАЗРЫВАЮЩЕЙ РАМКИ ТРАДИЦИОННОГО АКАДЕМИЧЕСКОГО ПОДХОДА.

— Как вы считаете, что может объединять людей, и надо ли современному человеку обязательно принадлежать к какой‑то общности? Ведь основные идеи постмодернизма, в эпоху которого мы живем, — это индивидуализм и отказ, освобождение от общепринятых устаревших норм.
— Вы знаете, мы уже освобождаемся от всего, от чего можно было—на Западе этот процесс идет вовсю. Я считаю, постмодерн завёл людей в тупик. И это большая проблема для общества. В России все­таки в меньшей степени. Россия выбрала иной путь, но пока не очень понятно, какой именно. Да, сохранение духовных ценностей—это важно, но когда вы пытаетесь что­то сохранить, то можете многое потерять, если не будете двигаться дальше, если не выберете направление этого движения. Нужно продолжать путь, а не только сохранять. А куда идти—вопрос философский. И эта проблема выбора стоит не только перед России, она стоит перед всем миром.Что касается человеческих связей, то объединяет людей один язык общения, общая история и культура.

Крик
Бронза, серебро.
85см х 50см х 50см.
Частная коллекция.

— Но, как известно, «историю пишут победители», и ее можно переписать…
— Но генетическую память не вытравить. Вы же не можете сказать, что не было Великой Отечественной войны. И то, что Советский Союз победил в этой войне—невозможно переписать. Есть те, кто сегодня хотят это сделать, но реальность, факты изменить невозможно. Вообще у человека без истории нет будущего. Мы ориентируемся на своё прошлое, чтобы понять, что можем сделать в будущем.

— Не получается ли так, что эпоха глобализма стирает историческую память нового поколения, и прежние символы и ценности отцов и дедов становятся уже не столь понятны, особенно в искусстве?
— На самом деле, эпоха глобализма—failed, как англичане говорят. Не оправдала себя. Вообще идея глобализма работала только тогда, когда западному миру это было хорошо и удобно. Когда она стала работать против него, запад начал её ломать. Люди, которые провозглашали ценности глобализма, в них не верят. Вот Америка, пожалуйста: какой такой глобализм, мы будем себя защищать и пошлины вводить, ничего глобального нет, мы самые главные.

Мы живём на определённой территории, организовываем пространство, в котором живём, строим, творим. Если кто­то вторгается — защищаем наше пространство, наш образ жизни. Это нормальная логика, понятная любому поколению.

— Патриотические чувства, на ваш взгляд, могут быть связующим звеном для людей одной культуры?
— Это не так очевидно, патриотизма бывает разным. Бывает показной патриотизм, бывает ложный, такой кондовый—ради продвижения своих идей. И мне это не нравится. Бывает любовь к отечеству искренняя, она изнутри идет. Мне близок именно такой патриотизм. Без пафоса, когда не говоришь об этом много.

Мне кажется, патриот в России—это человек-­созидатель. Он не только защищает, воюет, проповедует, но ещё и созидает. Создает что­то интересное, новое, благое, куда­то ведет, что-­то открывает для других. Даже простой учитель в школе может быть суперпатриотом, если он будет детям внушать эту идею—быть созидателями. Творить добро вокруг себя—это и есть патриотизм.

— Как вы относитесь к идее создания монумента — символа исторической связи народов России, людей разных национальностей и вероисповеданий? Есть такой проект международного конкурса предложенный нашим центром «Евразимут» — «Стела межнационального единства» в военно-­патриотическом парке «Патриот». Можно ли воплотить в монументальной форме подобную идею?
— Можно сделать очень впечатляющую вещь. Очень современную. В России сейчас делают множество абсолютно безвкусных памятников. И гигантские бюджетные деньги на это тратятся, к сожалению. Что такое современная? Вот была эпоха соцреализма, у неё были свои идеалы, свой путь, своя программа. Всё, что создавалось тогда, было созвучно своему времени. Той эпохи уже нет, нет Советского Союза, но каким­то чудом в монументальном искусстве она продолжается. И не только в России так происходит: преобладает сила привычного, непонимание времени—такова человеческая природа. В нашей Академии художеств по-прежнему идут протоптанной дорожкой, нет ничего нового в обучении. А художник—это не тот человек, который умеет лепить или рисовать, это личность. Можно очень хорошо лепить и не быть художником. Надо воспитывать людей, умеющих не лепить, а мыслить, думать, рассуждать. В этом проблема.

— И всё‑таки, есть ли в России памятники, которые вас восхищают, не противоречат вашей творческой позиции и художественному вкусу?
— Конечно! Например, монумент «Родина-мать» на Мамаевом кургане в Волгограде. Это потрясающая, грандиозная скульптура Евгения Вучетича, вдохновлённая своим временем. Кстати, говорили с сыном об этом. Он приехал в Питер вместе со мной, хочет поехать посмотреть на эту работу. Да, страна, проявившая героизм в Великой Отечественной войне, нуждается в таких монументах. Ещё Монумент героическим защитникам Ленинграда Михаила Аникушина на площади Победы в Петербурге. Кстати, одного из моих учителей.

Но тем не менее, сегодня у нас очень мало современного искусства, созвучного времени. Всё китч какой­то.

— Не кажется ли вам, что стела — это архаичная форма?
— Я думаю, что стела—это хорошая тема. Конечно, стелы бывают разные—перегруженные определенными смыслами и символикой, например. Возьмите римские стелы. Или триумфальные арки. Они ставились в честь военных побед, чтобы войска, возвращающиеся с триумфом, проходили сквозь них, и народ ликовал…

А можно сделать объект, который будет прославлять не только военные победы, а человеческие, духовные, научные, культурные победы. Россия столько раз побеждала не только в войнах. Здесь рождались великие люди, великие поэты, писатели, философы—они фактически создали новую цивилизацию. И это тоже победа, огромная победа человеческого разума и таланта. Можно все это объединить, сделать стелу с таким всеобъемлющим смыслом.

Многогранность
Бронза.
410см х 320см х 250см.
Риженс Парк, Лондон

Голова
механической лошади
Бронза, серебро.
190см х 130см х 70см.
Частная коллекция

Небесная линза
Синтетическое стекло.
320см х 200см х 100см.
DIFC Международный.
финансовый центр, Дубай

— Какой материал вы считаете самым современным и подходящим для такой работы?
— Хотя мы и живем в эпоху нанотехнологий, когда изобретаются новые материалы, подходящих не так уж много. Это сталь, бронза, акрил, мрамор, гранит, другие природные камни, а ещё вода, огонь… Они не вечны, но они долго простоят.

Для стелы больше всего подойдёт, конечно, сталь. Можно использовать сталь, которая ржавеет, и ту, которая не ржавеет. Это сложный, но потрясающий материал—нержавеющая сталь. Если уметь им пользоваться, можно создавать очень выразительные вещи. Сейчас для Астаны я делаю большую работу с огромным куполом из нержавеющей стали. Можно использовать разные покрытия для стали с интересными оттенками. Или делать детали монумента из других материалов.

— Что в системе образов может быть визуально близким и понятным всем, кто живет в России сегодня или связывает себя с нашей страной? Советским символом были серп и молот, а теперь?
— Надо подумать. Россия слишком велика для одного символа. Есть, конечно, двуглавый орел—византийский символ, который в России стал символом государства, объединяющего Восток и Запад. Но Россия как центр, как сердце евразийской цивилизации рождает разные образы. Как это может выглядеть? Например, множество фрагментов в основании стелы, которые постепенно соединяются, синтезируются и превращаются в золото, в сияющее острие, уходящее в небо… Важно дать понять, что объединение—это благо. Объединившись, можно достичь всего.Россия великая страна. У меня есть личное ощущение, что это территория, имеющая гигантский неиспользованный потенциал для создания чего­то уникального, чего человечество еще никогда не делало. Была же попытка построить новое общество, существовал же Советский Союз. Единственная нация в мире взяла на себя такую смелость и пошла туда, куда страшно идти! Россия может предложить другой путь. И тогда мир изменится.